Этой ночью я буду Жорж Санд. Я пишу эти строки у пылающего камина, в полубреду от мучающей меня душевной боли, которую я могу выплеснуть лишь несколькими строками на страницах своего дневника. Впрочем, я вырву потом этот размытый слезами лист бумаги и кину его в огонь, потому что просто не будет сил перечитывать мой крик отчаяния, что его уже нет в живых.
Нет в живых моего возлюбленного, - нежного и облачно-воздушного ребенка, о котором я заботилась целых 10 лет, робкого и хрупкого юноши с голубовато-небесным взором и шелковистыми кудрями, которого я опекала, как мать и сестра, зрелого гениального музыканта, виртуозно наигрывающего свои наития по вечерам для меня и целого мира, который останется после нас.
Мой Фридерик Шопен! Тебя нет в нашем мире, но разве можно вырвать тебя из сердца? Хотя мы жили вместе, твоей истинной женщиной была только музыка, а я? Я была лишь твоей защитой от этого жестокого мира, в котором вынуждены пребывать такие ангельские души, как ты. О, наша странная пара вызывала такие разнузданные сплетни в обществе снобистов! Пошлость общественного мнения всегда найдет, чем поживиться, даже если рядом гениальная музыка…
Да, я была старше тебя на 6 лет, и мой экстравагантный мужской вид в виде панталонов и трубки вводил сплетников в состояние истерии. Но и рядом с нами всегда были великие! Бальзак, Гете, Лист…все знаменитости парижских салонов стремились к общению с нашей славной «семейкой», - женщины с мужским обликом и музыканта, похожего на трепетную леди, да еще двух детей от моих предыдущих браков.
Мы – сторонники свободной любви, на самом деле были честнее многих семьянинов, которые прозябают в формальном браке, где ничего нет, кроме плотских обязанностей, сведенных к уровню бытовой обыденности.
Я писала романы и зарабатывала на нашу жизнь, а ты музицировал в салонах и посвящал свои произведения этим дешевым куклам, умеющим лишь синтементально вздыхать и вовремя пудрить носик. И ни одного этюда ты не посвятил мне, сказав, что не подпустишь к своей музыке никогда.
А как ты писал музыку? Набросав ноты, ты потом неделями мог от отчаяния, что приходится совершенствовать свой экспромт, просто рыдать в кабинете, как безутешный ребенок, который еще кашляет кровью в кружевной платок? И наконец, измучив себя и меня, снова вернуться к первому божественному варианту. А твои страшные галлюцинации, от которых помогало лишь питье с опиумом? Мне приходилось и разделять этот кошмар, и вытаскивать тебя из этой депрессии, граничащей с безумием. И меня же еще сплетники обвиняли в том, что я держу тебя у своих панталон. Мир обывателей жесток.
Мы были вместе, и мы жили каждый в своем мире. Какие противоречия наших характеров объединили нас в союз двух сердец? Это можно объяснить только любовью, не знающей ни логики, ни объяснений маститых врачей по психиатрии.
Да, иногда мне приходилось вдохнуть в себя силу настоящего мужчины и изменять тебе. Мне нужен был этот опыт для того, чтобы все таки оставаться женщиной – писательницей свободной любви, чьими романами зачитывается Европа. А ты устраивал мне скандалы! О, это надо видеть! Болезненный и изможденный музыкант пытается кричать на сильную женщину и захлебывается в кровавом кашле… о, боже!
А я в это время курила трубку и думала: мне надо записать свои ощущения, чтобы использовать потом в тексте. Как объяснить, что я живу этими героями моих произведений, что я не принадлежу тебе целиком? Как я выхаживала потом тебя после наших скандалов, мой любимый! И никогда не смела тебе указать на твои измены с этими салонными мамзельками. Мы действительно были странной парой.
А потом… выросла твоя приемная дочь и я стала чувствовать холодок по спине, когда видела вас, мирно сидящими вдвоем за фортепиано и так увлеченных игрой, что не замечающих, что я рядом. Сердце твоей сильной возлюбленной и сердце любящей матери пересеклись. Я никому не пожелаю таких ощущений, которые испытала я. Ревность к собственной дочери, что может быть страшнее для женщины?
Я поняла, - наш десятилетний роман подходит к концу. Надо быть умнее собственных душевных слабостей и жизненных привязанностей. И надо было сделать шаг к разрыву первой, потому что я сильнее. Это очень тяжко, расставаться с любимым человеком самой. Но еще тяжелее, когда тебя бросают, как отслужившую свое шляпу, которую можно было бы еще поносить…
Он, прочитав мое жестокое письмо, ушел молча из моей жизни… навсегда. Хотя… нет, он что-то там язвил по поводу нашего расставания. Так было легче справиться ему с трагедией, которую принес ему конец нашего романа. Господи, неожиданно перед его отплытием в Лондон, мы встретились. Это было сладостно невыносимо. Мы не обмолвились ни словом, он убежал, боясь, что мы вновь соединимся. Он, как композитор, больше не написал без меня ничего значительного. «Ищите женщину» в любом гении! И вы непременно найдете. Я знаю это… даже когда и женщины вроде нет.
Я сильная? Да я бы помчалась к Фридерику в Лондон, если бы позвал хотя бы одним намеком, что ему без меня плохо. Помчалась, как мать, сестра и жена. Помчалась, как его любовница… даже если бы надо было просто продлить его жизнь на один миг! Это и есть любовь. Господи, я благодарю тебя за счастье любить. Любить гения!
Что написать еще о нем? Может быть описать его смерть? Ведь нам, писателям, не обязательно присутствовать при физической смерти, когда мы живем душой в тонком мире и знаем больше, чем остальные.
Я пишу мысленно литературный набросок, а в глазах мелькает крыло парящего надо мной Люцефера. Эта двойственность нашей души проявляется даже сейчас, когда я плачу о смерти любимого человека.
Пишу от сердца, но где-то вместе с его стуком пульсирует мысль: может я напишу книгу о нашей с ним близости? Она станет популярной. Кто тогда я? Поглощенная горем женщина или монстр, выгадывающий для себя пользу от моих же душевных страданий? Я думаю об этом, а рука уже пишет:
Сырой Лондон… великий музыкант и композитор умирал. Его последним желанием было отправить свое сердце на Родину, потому что при жизни он не минуты не желал жить без мыслей о Польше. Другим желанием было сесть за рояль и сыграть этюд «Сад Эдема» в последний раз, как вдохнуть последний глоток воздуха. Его печальная сестра Ядвига подвела Шопена к роялю и открыла крышку.
Чахоточный кашель и слабость не дали возможности играть… он просто потрогал клавиши руками и полилась эта нежная божественная музыка, которая будет трогать до глубины души всех слушателей ни одно столетие. Музыкант видел, что клавиши играют сами, и эта сокровенная сцена была так интимна своей чудной магической тайной, что не стоит в нее влезать никому. Иногда гениям надо оставить место для них самих даже многочисленным исследователям.
Смертельная болезнь была в нем уже заложена изначально и в этом убедятся потомки. Перед мысленным взором Шопена побежали волной картины Эдема, райского сада на Земле. Благоухание мирта и лимонной мяты расплылось по комнате… сладко запели птицы… тенистые деревья с необычными плодами окружили его.
Отношения мужчины и женщины начались с Эдема… но я могу сказать совершенно точно, что душа Шопена вполне вписывалась в этот удивительный мир хрустальной чистоты и наслаждения, и он был гармоничен с этим миром. Как странно, что нам приходится существовать в чуждых нам телах и проживать не свойственную нашей природе жизнь. Он по природе своей ангел. Грешный ангел. Вот вновь крыло Люцефера прикрыло мне глаза. Что он летает перед глазами?
Кто-то одержимо ищет следы сада, копаясь в географических картах … но истинно божественной душе – сад открывается сам. Мой гений качнулся и заботливая Ядвига, подхватив брата, отвела его к постели. Фредерик прилег… а рояль все играл и играл этюд, который заполняет сердца людей любовью, эта музыка вылилась в вечность.
И так мало нам надо, чтобы открыть дверь для любви, бегущей по волнам нашей души, - просто послушать гениальную музыку. Прости, мой нежный возлюбленный, что меня не было с тобой рядом в момент смерти, хотя… разве сейчас я не с тобой? Я всегда с тобой...
Все, бросаю мокрый от слез лист дневника в огонь…
--------------------
Примечание: На похоронах не было венка от писательницы, но потомки нашли в дневнике Жорж Санд две фразы о его смерти, это был крик души.
Автор: Лучик Ирина, написано: 6.12.14 под впечатлением этюда Ф.Шопена. Текст является художественным вымыслом автора и не претендует на достоверность.
Свежие комментарии