Дело было зимой 1985-86 гг. Мне выделили путёвку в подмосковный санаторий Тучково. Прибыл, устроился. На обед показали место за столом. Познакомился с сотрапезниками. И вдруг мужичок лет 50, не старше, упомянул вскользь что-то типа: «Мне как участнику войны…» Тогда уже много ходило фальшивых «участников ВОВ» (чуть позже появились такие же «чернобыльцы» и «афганцы»), но чтобы так вот, в наглую… Я проворчал что-то типа: «Сын полка, что ли?» Мужику (как потом выяснилось, звали его Иван Михайлович) мой выброс явно не понравился, но он уже уходил и поэтому связываться со мною не стал.
Но за ужином предъявил удостоверение участника Великой Отечественной. Я тогда уже знал некоторые «условные секретные знаки» - удостоверение было настоящее. Поизвинялся, попросил рассказать историю. (Привожу её, как запомнил, рассказывал он не в один приём - БВВ).
- Читал рассказ Богомолова «Иваново детство»?
- Конечно, читал! (Рассказ В.Богомолова называется «Иван», а фильм А.Тарковского, поставленный по этому рассказу – «Иваново детство» - БВВ)
- Так это с меня написано. Не совсем моя биография, но за основу он меня взял – так в книжке и подписал.
Жил я в белорусской деревне с отцом, мамой и младшей сестрёнкой. Отец в первый день ушёл воевать, и больше я о нём ничего не знаю, хоть и искал потом по архивам. Мама как-то ухитрялась нас прокормить, хотя впроголодь жили, понятно. О партизанах в наших местах не слышали, мужиков в деревне было три деда, так что ни немцы, ни полицаи из местных особо не зверствовали. Еду отбирали, и всё.
А вот в начале 1943 (?) вдруг приехали несколько грузовиков. Немцев с пяток и десятка два полицаев – мордатые, говорят хоть и похоже, да не по-нашему. Пошли они по дворам, хватали детей старше 7 лет и гнали их к грузовикам. Немец кричал: «Школа, школа!». Если из матерей кто противиться пытался – мордатые били прикладами, не жалея. Меня выгнали во двор (еле успел пальтишко и шапку схватить), дальше полицай гнал пинками. Закинул меня в кузов, а там уже человек двадцать пацанов да девчонок. Влезли два мордатых, грузовик тронулся. И тут мама моя закричала: «Ваня, Ванюша!» я к борту начал пробираться. И пробрался как раз в тот момент, когда полицай винтовку поднял и маму мою застрелил…
В себя пришёл в вагоне. Богомолов всё правильно написал: как в себя пришёл, чую – горло мне как чем перетянули, а внутри прям огонь горит. Был бы кто из этих – бросился бы, зубами бы грыз.
Вместо сортира в углу вагона была доска выломана. Я ночи дождался, на повороте вылез и в лес побег. Сколько ходил – не помню, но повезло, на партизан наткнулся. Мне командир отряда (назвал фамилию - БВВ) всё говорил: «Надо тебя на Большую землю отправить». А я не могу, душа горит, мне надо этих гадов решать.
Какой из меня партизан был – так, хлебный токарь. А вот эту систему с разведкой я придумал. А что – идёт парнишка малой, в карманах не то что гвоздя – бумажки нет. Так, семечки какие-то, да не жменей, а штучками. И кто догадается, что тыквенная семечка – танк, а подсолнечная – пехота. Мы с командиром постоянно систему усовершенствовали, один мой поход сведений больше приносил, чем, может, вся их разведка. А чего скрывать: давал отряд сведения – ему с большой земли и патроны начинали с самолётов сбрасывать, и оружие. На трофеях много не навоюешь. Так что когда в отряд возвращался – маленько легче на душе становилось. Хоть не своими руками, а бил я эту заразу.
Только недолго я так разведывал. То ли выдал меня кто (об этом тоже говорить не принято, но бежали из партизанских отрядов немало), то ли немцы меня как-то вычислили – не дураки, даром хлеб не ели. А может, просто не повезло. В общем, в один чёрный день схватили меня и начали в комендатуре допрашивать не по-детски. Их интересовало, где и кому я передавал сведения. Били страшно – я даже не думал, что может быть так больно. Когда терял сознание – обливали водой и снова били.
В очередной раз в сознание пришёл – прям как в сказке: на белой простыне, в белых бинтах, у кровати девушка в белом. Я грешным делом подумал, что меня так обмануть хотят, и сказал, что всё равно ничего не знаю. Но вскоре пришёл врач, быстро всё понял и твёрдо так сказал, что никто меня ни о чём спрашивать не будет. И единственная моя задача – съедать всё, что мне принесут. Оказалось, что я в Москве (тоже не сразу поверил – мне даже окно открывали, чтобы я куранты услышал). Лечили меня долго – чуть не год.
Далее с Богомоловским рассказом и жизнью моей полная нестыковка. Ни на какой фронт я не убегал, учился в школе, техникуме, работать пошёл. Искал отца, сестрёнку – без толку. Одно было не как у всех – меня от военной медицины не открепили, и я частенько в госпитале лежал, чем-то я был им интересен. Году в 1955 попал в одну палату с Богомоловым, где потихоньку всю свою историю ему и рассказал – а что ещё в госпитале делать? Он потом домой ко мне приехал, книжку привёз, что-то там хорошее надписал. Кстати, удостоверение участника ВОВ выдали мне с его большой помощью.
… так отдыхали мы в санатории Тучково, чаще всего сидели с Иваном Михайловичем после ужина в вестибюле, беседовали о том, о сём. В том числе и болячках своих. Однажды Иван Михайлович выдал: «Завтра снег будет – видишь?» - и показал мне свои руки. Я обомлел: обычные пальцы его сейчас распухли у ногтей раза в два, став похожими на спички! Довольный произведённым эффектом, Иван Михайлович продолжал: «И ни один медик не знает – почему. Вроде никаких нарушений, а вот перед осадками разносит. Правда, проходит быстро».
Кончились наши путёвки, обменялись телефонами, разъехались. Несколько раз я ему звонил, поздравлял с праздниками. И то ли в этот год, то ли на следующий, незадолго до Дня Победы купил я в дорогу приложение то ли к «Комсомольской правде», то ли к «Известиям». Еду в электричке, читаю.
Интервью с командиром партизанского отряда. Фамилия – как Иван Михайлович говорил. И пишет этот партизан, что вот был у них такой разведчик, Ваня. Как в рассказе Богомолова описано. И поймали его полицаи. Но как не жалко было мальчишечку – освободить его не было никакой возможности. Но тут судьба вмешалась, и выиграл наш Ваня миллион по трамвайному билету: в это же время захватили полицаи какого-то лётчика сбитого. С Большой земли радируют: пришлём десант вам в помощь, но лётчика вытащить! Суток не прошло – налёт на комендатуру, освобождаем лётчика, других, кто выжил. А в одной камере – прибитый за руки к стене наш Ванюшка, и пьяный полицай бил его по пальцам молотком.
За летуном прислали самолёт У-2, мы уговорили взять на колени Ваню. Выжил он, нет – командир не знал.
Добрался я до телефона и говорю Ивану Михайловичу: «А я знаю, почему у Вас пальцы болят!» - «Ты же говорил, что металлург. Как ты можешь знать то, что медицина не знает?» Привёз я ему газету, но мне показалось – пальцы его не особо волновали. Он больше всего радовался, что может командира через газету найти.
Я это так понимаю: когда Ваня попал в госпиталь, то разбитые пальцы были не самое страшное, что надо было лечить. И медики то ли не обратили внимания, то ли не стали лишний раз мальчишку пугать. А молодой организм быстро «все залечил и забыл». Нет, не забыл! И когда пришла пора «ехать с ярмарки» - всё вспомнилось.
Так что вывод номер один: любое издевательство над организмом в молодости как бы оно не казалось забытым – обязательно вспомнится к старости.
И вывод номер два: чем больше вы будете записывать – тем меньше будете попадать в такие неприятные коллизии: год не помню, фамилию забыл и т.д. и прочее.
Всем удачи!
Свежие комментарии